Скука мира
Не облечённая в слова,
но ведающая о сроке,
прёт-продирается трава,
ещё не слышавшая строки:
«Что восхитительней, живей
войны, сражений и пожаров?»
Легко разгонит суховей
беду на тысячи гектаров.
Огня известен аппетит —
на всё накладывает руку!
Но живость бойни мне претит —
не предпочесть ли мира скуку?
Не сделать ли её полней,
отгородившись от кошмаров
«кровавых и пустых полей,
бивака, рыцарских ударов»?
Всё длится, длится бранный пир,
гремят глумливые копыта!
…Но что такое скучный мир
в том мире, где война забыта?
Кузены шимпанзе
С нахрапом, ведомым арахнам,
торт венчан храмом из безе.
По иерархиям — шарахнем!
Мы все — кузены шимпанзе.
Равновелики рожи, лики,
мураш — такой же дромадер,
а цепкий усик повилики
повелевает брать пример.
Зачин за пазухой итога,
сухими ножками суча,
орёт как резаный, и только
смысл отчебучил стрекача.
Голем
По мне, что про-, что анти-
(не важно, по лбу, в лоб).
Один вопит о вате,
другой клянёт укроп.
Всё это — лишь завеса,
слепой язык вражды,
а бреднем вынуть беса —
напрасные труды.
Не послан небесами
коварный этот псих;
его мы лепим сами —
любой из «малых сих».
И се, жестокой вые
навряд ли что грозит:
мы — части составные
хвоста, рогов, копыт.
Он весь из мелкой пыли,
ему не гаркнешь «вон!».
Его мы сотворили,
но правит нами — он.
Памятник
В чём основа и суть ваянья?
Если поезд возьмёт разбег,
не успеешь прочесть названья
безоглядно мелькнувших рек.
В торопливом окне топорщась,
режут глаз, невпопад белы,
средь набухших болотных рощиц
омертвелых берёз стволы.
Словно кто-то дефолиантом
их облить получил приказ;
в этом выверте вороватом —
поступь времени без прикрас.
То, что призвано жизнь тиранить,
ничего само не хранит;
против времени — только память,
воплощаемая в гранит.
Так, являясь из дальней дали,
застывает мужик в пальто:
«Это ж памятник! — чтоб сказали. —
Не посадит его никто».
Сорняки
В подъезде, где я жил,
произошло убийство.
Убийцей был дебил,
его поймали быстро.
Убитым был сосед,
пенсионер-собачник.
О том, что это бред,
наш двор до сих судачит.
Пятьсот рублей дебил
добыл тогда — непруха!
А прежде чем добил,
отсёк в запарке ухо.
По крыше он убёг,
но вскорости нагнали.
Какой впаяют срок,
пока мы не узнали.
В тот день я из дверей
как пробка — стало гнусно.
Скорее прочь, скорей!
Шагах в трёхстах запнулся.
С простора пустыря
я к дому пригляделся:
над трубами паря,
клубился дым злодейства.
Заляпано стекло?
Протёр свои очочки,
но не пропало зло,
а только стало чётче.
Ликуй, двадцатый век!
Пророс ты в двадцать первый,
поскольку человек
и в нём остался стервой.
Живучи сорняки,
плевать им на прополку,
а в горечи строки,
увы, не много толку.
Стихи с https://stihi.ru/avtor/yaropolsky
|
